Нет ничего более изнуряющего,чем вести светские беседы с человеком,которого хочется тихо и нежно изнасиловать.(с)
аффтар: *пьет йад*
Бета: ворд
Название: Скорость убегания
Рейтинг: ну, наверное все-таки PG-15
Жанр: джен, слэш, немного ангста, и ХЭ.
Фендом: ГП
Пейринг: ЛМ/СС
Размер:миди
Статус: закончен
Размещение: только с моего разрешения,хотя нахрена ЭТо кому-то, кроме аффтора?
Дисклаймер: взяла поиграться, наиграюсь - верну.
Предупреждения:укур и колосящая идея, маньячно блестящие глаза аффтора и вообщем желание по-ангстовать.
Малышкин мой, возвращайся скорее, а то че-то меня совсем тянет на что-то неоптребное.
Сына, не смей больше пропадать вот так, нежная психика папы может не выдержать и Сева-таки скончается, где-нибудь в подворотне.. или вообще с потти свяжется... оно тебе надо?
Кстати, надо бы Нику предложить Поттеру соблазнить его... надо не забыть...
Приквел 1
Приквел 2
Читать
-Ах, мистер Джордан, позвольте же узнать, что заставило вас на столько страстно пытаться признаться в любви мисс Солвейг, что вы умудрились подраться с несколькими гриффиндорцами и получить отработку у профессора Макгонагалл? - Бархатно и очень, очень, ядовито поинтересовался Снейп глядя на смущенно мнущегося старшекурсника Слизерина.
Впору было пускать скупую слезу и начинать патетично хвататься за сердце, - де в мое время, слизерин оставался Слизерином всегда! Даже я! Я! Который всегда оказывался в центре внимания некоторых гриффиндорцев умудрялся не попрать честь слизерина, глупыми признаниями и совершенно идиотскими ситуациями, когда страдал факультет!
Все-таки, слизеринцы, это не гриффы, которые лезли вперед, на амбразуру, рвя на груди все, от школьной формы и до редких волосенок на юношеской груди. И подставляя свой факультет так, что просто ужасно! Но, с другой стороны, гриффиндорцев-то и любили потому что они были индивидуалистами и эгоцентричными вспыльчивыми существами, которые довольно легко шли за ниточками кукловода и рефлекторно реагировали на такие пафосные слова, как "честь", "добро", "правильно" и "не правильно", "зло", да и еще с десяток - другой подобных им.
Слизеринцы, оставаясь верными себе, всегда были вместе, потому что только симбиотическое сосуществование высокоорганизованного коллектива могло помочь нормально жить в условиях, на которых жил Слизерин во все времена.
Но вот сейчас, сейчас перед ним стоял провинившийся слизеринец и вел себя так, как будто Блэк перед своим деканом. Мерлин, до чего же опустился факультет Великого?
-Мистер Джордан, я вам настоятельно советую, пользоваться тем, что вас природа наделила по назначению, а не исключительно при оценки движущегося объекта на предмет возможного выражения симпатии. - Несчастный парень смущенно покраснел под тяжелым и не проницаемым взглядом черных глаз своего декана.
Интересно, а до паренька дойдет, что Снейп его ругает не за то, что полез к девушке и влез в драку с грифами, а за совсем-совсем другое?
Если верить наличию отсутствия мыслительного процесса на лице - если и дойдет, то ой как не скоро, хотя, может быть староста объяснит на пальцах? В этом году старосты на удивление разумны и понятливы, прямо сердце не нарадуется.
-Можете идти. - Величественным кивком отпустил несчастного Северус и подождав пока парень испарится из комнаты, устало вздохнул покачав головой.
Наверное сейчас он уже жалел о том, что пошел работать именно в Хогвартс и именно преподавателем зелий, потому что зельевары традиционно становились деканами факультета Слизерин. А то, кто еще мог быть ближе к змеям, как не странные существа, которые предпочитали всем остальным наукам зельеваренье?
Впрочем, на крайний случай можно было и ЗОТИ увлекаться, но, что характерно, Северус изначально просил себе именно место преподавателя Защиты, потому что зелья, конечно и разумеется, это хорошо, но и Защита тоже нечто совершенно невероятное. Интересное.
В принципе, то что он вопреки всему все-таки пошел работать именно под крылышко Самого Светлого Мага всех времен и народов (Мерлин нервно мнется в сторонке, хотя бы потому, что в его времена темная и светаля магия зависили от насителя, как тот применял свою силу, а не от названия и рамок, которые установили для себя ограниченые люди вообще и достаточно зашоренные магглорожденые в частности. Времена гонений и инквизиции хорошо сказались на магах.), так вот, то что он пришел работать к Дамблдору сейчас казалось дурацким капризом и желанием позлить Люциуса.
Малфой слишком сильно старался удержать его в золотой, даже бриллиантовой, клетке. Потому что мы редко ценим то, что достается нам легко и просто, мы невероятно редко ценим то, что становится нашей обыденностью, счастье и любовь, даже страсть, со временем приедаются и становятся тленными, серыми и сухими, и больше напоминают перекус, зажеванный на ходу сендвич запитый пресной водой.
Благополучие и уютность клетки маленького мирка, со временем либо костенеет, застывая шорами на глазах и повисая на плечах и ногах невероятным грузом, который давит, либо же заставляют искать лекарство на стороне, в тщетной попытке гоняясь за тем, что было когда-то, там, в совершенно другой жизни.
Наверное где-то, подспудно, Северус этого боялся всегда, прекрасно помня отнашения своих родителей и видя отнашение друк к другу родителей Люциуса, с одной стороны были скандалы, в попытке вернуть, обратить внимание, хоть как-то доказать себе, что даже страсть может быть разной, с другой, вежливо-холодные отнашения данишних сожителей, которых когда-то, что-то связывало, но это когда-то прошло, растаяло, словно наваждение, а необходимость жить вместе осталась. Вот они и вырабатали негласный протокол поведения при почти-случайных встречах.
Это пугало, к тому же, осознание собственных минусов и понимание того, что страсть и любовь, не всегда смогут сглаживать эти минусы в глазах Малфоя, заставляло продумывать и выстраивать маленькие крепости, которые, если что, могли бы...
Глупо было принимать, робко дарить и не смело дарить что-то на людях, и глупо было позволять себя запирать в клетке, опутывая сотнями нитей, из которых и состаят все эти отнашения, мира к тебе, тебя к миру, тебя и людей окружающих тебя.
Все это было бесконечно глупо и наивно.
Точно так же, как и Люциус, он не умел иначе, не научили, вот и привязывал к себе его, закрывал от всего. Все это было закономерно, понятно и чуть-чуть обидно. Именно поэтому, когда Северус в один прекрасный день открыл глаза и резко, окончательно повзраслел, выходить на новый виток отнашений было больно.
Не в физическом смысле, не было глупостей, в виде попыток перестроить другого под себя, или исправить себя кардинальным сособом, нет конечно. Все было проще и прозаичнее, приходилось ломать стенки клетки, чтобы получить дверь, которая давно была заперта на замок и вообще как-то почти исчезла, было больно причинять боль родному, близкому человеку, который был одной из половинок смысла этой жизни. Было больно осознавать свои ошибки и с ужасом понимать, - а ведь ничего не пережито, ничего не ушло туда, в прошлое, все есть, все здесь, с тобой, в тебе.
Было страшно, до дрожи, до ужаса, ехать туда, на могилу своего собственного детства, чтобы положить снежно-белые лилии, торжественные и немного печальные, пахнущие несбывшимся и разговаривать с пустотой, прося прощения и сдирая шкуру прошлого со своих плечь, рук, глаз.
Было страшно идти к тому, кто столько раз, до этого, бил тебя в спину, был тебя по лицу, приказывая, пусть мысленно, но так громко, чтобы ты держал спину и не закрывал глаз, идти и что-то просить, что-то говорить, что-то доказывать.
Было сложно, смотреть в глаза родного, близкого человека, растворяться в них и быть чуть-чуть новым, чуть-чуть чужим этому человеку, и испытывать боль от этого, от своей гордости, которая больше присуща подростку, эгоистичному и жестокому, от своих грехов, темных и не красивых, от своих слов, и поступков, слишком изменившихся за столь короткое время.
Иногда, вот как сейчас, сидя в глухом одиночестве Снейп был готов выть и рыдать, писать пространные и глупые письма, умоляя, выворачивать душу, чтобы вернуть то что было, чтобы не упустить то, что все еще есть, что все еще их связывает...
Чтобы видиться чуть чаще, чем просто мимолетно, чтобы не отводить глаза, при мимолетных встречах, ощущая вину и раня еще больше, не произнесеными признаниями, усугубляющейся виной.
Бросить в камин горсть дымолетного порошка и четко назвать адрес, привычный и почему-то кажущийся холодным и тяжелым, как гранитная плита в изголовии могилы. Привычно пройти по знакомым до боли коридорам, войти в самую защищенную комнату дома и остановится рядом с детской кроваткой, присесть на край, не слишком-то беспокоясь, что садится в повседневной, рабочей, одежде на чистую, растеляную кровать. просто сидеть, иногда осторожно и невесомо прикосаясь к тому постоянному и еще не погубленному растку света, что остается, все еще, в его душе и жизни. единственное, что осталось действительно не изменно. И радость от редких встреч с сыном, и тепло, и ощущение того, что ты любишь и тебя любят, и нежность и... и много чего еще, в чем Северус никогда и никому не признается.
-Папочка? - Тихий, сонный голосок, заспаная мордашка, огромные глазищи, и нежное тельца, прижимающееся, обнимающее, дающее надежду...
-Драко. - Тихо-тихо, обнимать, делиться теплом и разделять радость, любовь, свет. Разделять, отогреваясь в свете, которое дает тепло сына. Усыплять ребенка рассказами, как делал это не раз, шепча спящему ребенку не нужные тому тайны и секреты большой и такой страшной взрослой жизни.
Впервые за очень-очень долгий срок ощутить чужое присутствие в детской, кажется, они были вместе в этой комнате целую жизнь обратно. Ощущать присутствие, которое отдается болью во всем теле, особенно остро - где-то в районе сердца, и старательно не обращать внимание, старателньо делать вид, что ничего не замечаешь. На столько старательно, что когда оборачиваешься, вздрагиваешь от неожиданности, столкнувшись с темным и таким холодным серебром глаз.
"Я тебя ждал" ледяная вьюга и надменное спокойствие.
"Зачем?" чернильная, совершенная темнота бездны, затягивающая, но не дающая коснутся дна.
"Нам нужно поговорить" приказ, констатация факта, и скрытая угроза, взметнувшая льдистое покрывало примерзшего снега с ртутно-ядовитого холода клинка.
Едва заметный наклон головы, как промежуточная точка в этом молчаливом разговоре, изящный, подчеркнуто-небрежный жест рукой, Малфой терпеливо ждет, когда Снейп встанет, укроет сына одеялом, и пройдет к выходу. И только когда зельевар пройдет мимо и направится в Малую Библиотеку поместья, мужчина позволит себе двинуться следом за партнером.
Малая библиотека была самой любимой комнатой в поместье, здесь Снейп чувствовал себя наиболее защищеным. Не большое помещение, комната, с темной, старой мебелью, книгами, и уютными креслами, небольшими диванчиками и старым камином. Старая комната, доступная лишь хозяевам дома, не большая, действительно не большая - три стеложа с книгами, от пола до потолка, тежелые шторы, защищающие книги от солнечного света, два кресла, два двухместных диванчика, потертая шкура н полу и камин. естественно низкий столик. И клетчатый колючий плед на одном из кресел, в том, которое Снейп любил больше всего.
Сейчас Северус не садится в свое кресло, он подходит к окну, приоткрывая штору и смотря в сад, поздне-осенний, немного вялый и сонный, укрытый грозовым небом.
-Я рад, что ты перестал бегать. - Холодный надменный голос, с едва заметными грозовыми раскатами, где-то совсем в глубине. Хочется выгнуться и откинуть голову назад, жадно окунаясь в эти звуки. Как давно...
-Я уже давно перестал, Люциус. - Его голос, напротив, глубок и мягок, почти горячь, хотя, скорее, прянен. Снейпу нет нужды скрываться за ледяной броней, его броня намного изощренее и жестче, что может быть сильнее, собственных страхов и комплексов, приправленых Знанием?
-Неужели ты так долго ждал нашего разговора, что эльфы никак не могли сказать мне, что ты дома? - Снейп про себя улыбается, как много в этих оговорках...
-Нет. - Северус покачал головой, смотря в грозную темноту неба. - Я просто ждал.
-Чего же? Что я приползу к тебе? - Люциус понижает голос, он злится, действительно злится.
-Нет, вовсе нет. - Снова отрицание, как давно они разошлись в своем представлении друг о друге? - Я просто ждал, когда ты будешь готов.
-О, к чему же? - Ядовито выплевывает слова аристократ. - К тому, что ты придешь и будешь изображать из себя дрянную компию своего доброго господина?
-Люциус, я слишком уважаю себя, чтобы изображать моего господина, и достаточно уважаю тебя, чтобы изображать из себя невесть что. - Надменно изгибает бровь Снейп, пряча улыбку и яд в голосе, не утруждая себя проявлением эмоций на лице. - Я ждал, когда ты достаточно прочно ухватишь этот мир, для того чтобы не оскорблять себя чужими дешевыми запахами, на твоей одежде и иметь возможность говорить со мной цивилизованно. - Бархат и тепло, пряная горечь на языке и вьюга из снега и бликов на клинке в глазах самого родного мужчины.
-Как я вижу, светлое настоящее отразилось на тебе в весьма интересную сторону. - Ядовито кидает Малфой. Снейп прикрывает глаза, то ли в знак одобрения, то ли просто принимая мнение Люциуса. Боль, анализ слов и интонаций, и боль, вместе с одиночеством придет позже, когда снейп отгородится от всего и вся в своей спальне в подземельях Хогвартса. - Предлагаю перейти к более интересным темам, у меня назначена деловая встреча через несколько часов. - Северус лишь кивает на это, внешне никак не реагируя на вполне прозрачный намек. только идиот может не понять, что за встреча может быть назначена почти что ночью. Губы малфоя едва заметно вздрагивают, как будто мужчина хочет что-то сказать и в последний оммент одергивает себя. - Как ты понимаешь, я не могу тебе дать развода.
Зельевар склоняет голову набок и всем своим видом выражает безмолвный интерес и желание выслушать собеседника.
-Точно так же, как я не могу тебе позволить и дальше игнорировать твои обязанности перед обществом, как моего партнера и супруга. - Молчаливый и довольно язвительный вопрос, который продемонстрирован просто движением брови. - И те обязательства, которые ты взял на себя, становясь моим партнером, лично передо мной.
-Я помню магический контракт брачного договора. - Снейп отворачивается от Люциуса и снова смотрит на небо, кажется цвет стал еще более зловещим. Почти черным. - К сожалению моя память не может отыскать в своих кладовых те обязательства, которые я не выполнил лично перед тобой. - Все та же пряная горечь на языке и небе, кажется это что-то из области корицы и имбиря, когда их слишком много. - О всем остальном, ты можешь не беспокоится, мои действия, связи и увлечения, никак не отразятся на репутации фамилии и нашего сына... в худшую сторону. - Снейп переводит взгляд на сад, кажется темнота и на него действует угнетающе... зачем он пытается вывести Малфоя из себя?
-Связи и увлечения? - Даже у Темного Лорда не получалось такого леденящего душу шипения, да и так впечатывать спину в пол умеет только разьяренный Люциус. Так, что ноет плече, спина, ребра и затылок, так, что дышать невозможно, из-за магии, которая пытается вырваться из-под контроля старшего мага.
Жесткие пальцы, грубые, страшное в своей дикой, необузданной ярости лицо, и невероятно красивые и такие болезненно-жуткие глаза, в которых мало что осталось от сдержанного и умеющего себя держать в руках аристократа.
Северус еда заметно улыбается, ему даже почти не страшно, только жутко и где-то в груди теплется странная иррациональная надежда.
-Сссколько бы ты не убегал, Сссеверуссс, ты обязсссан зсснать только одно - ты. принадлижишшшь. мне. - Шипение. Боль. И кажется нечем дышать. Незачем дышать. Не-за-чем.
...Сознание возвращается неохотно и болезненно, слабо, и почти на негнущихся конечностях. Возвращались и ощущения, возвращалось и восприятие мира, и пришла память. Надменно-величественно кривя губы и оглядывая своего носителя холодными глаами, такая знакомая ухмылка, такие знакомые глаза.
Хотелось взвыть, хотелось задохнуться и остановить возвращающуюся действительность, хотелось заплакать, так, как могут плакать только дети, отчаяно, на взрыд. Хотелось забыть, совершенно забыть, что он так старательно и небрежно плел Малфою. Свою надменность и спокойствие, свой холод и силу, свои лживые слова, хотелось проклясть свою гордость и любовь, которая кричала, требовала, приказывала, быть и оставаться жертвенным... как он эгоистичен. Как ему хотелось стать действительно эгоистичным слизеринским ублюдком, и не пытаться доказать Малфою, что тот вполне свободен и может вылететь из своей клетки совершенно спокойно и не оглядываясь назад, главное, чтобы Драко не испытывал боли, а там... Снейп вполне может себе позволить помариноваться в своем одиночестве и боли.
Потому что другие ему не нужны, потому что другие не могут его согреть, потому что другие губы и другие тела, вызывают легкую брезгливость и желание содрать с себя весь тот липкий, гадостный слой, который налип во время и сразу после...
Ему никто не нужен. Кроме Него. Но, в принципе, он понимает, что не соответствует ни стандартам, ни идеалам, а то что казалось верным и единственно-правильным в семнадцать и восемнадцать, даже в двадцать, ребенку, засунутому во взрослое тело, взрослому не кажется таким уж незыблимым. Хотя бы потому, что взрослая жизнь она такая, слишком жестокая и не терпит юнешеского максимализма с розовыми очками на носу.
Какая разница, что Снейпу не нужны другие любовники и партнеры, да и совсем никакого значения, что он задыхается и умирает без того тепла, к которому его, оказывается, приучили, при-ру-чи-ли. Никакой разницы. Никому не интересно. Незачем держать. Нет нужды цеплаться за то, что уже прошло. потому что расстояние от одной до другой точки в этой жизни зависит только от скорости убегания. И если бежать очень-очень быстро, может быть, действительно, получится остаться там, где все еще есть тепло рук, нежность прикосновений и то теплое, что действительно заставляло верить... просто верить.
Впрочем, если бежать совсем-совсем быстро, то, вполне возможно, он, когда-нибудь, сможет убежать от всего этого, от того, что осталось в прошлом для другого и что все еще держит его.
Все зависит только от скорости убегания. И Люциус, как обычно, оказался быстрей него, Северуса.
...Кедр, лайм и перечная мята, запах, который преследует его в этой агонии, напоминает запах с того платка, который лежит под чарами в небольшой коробке в камоде, в холодным и древних подземельях Хогвартса. Только здесь этот запах сильнее, он пробирается в самые далекие закоулки сознания и требует к себе пристального внимания.
Этот запах, такой странный, такой не обычный, сейчас касается прохладными пальцами виска, скулы, губ, перебирает волосы и заставляет болезненно сжиматься все внутри, задыхаться от этой боли, едва ли не кричать, беззвучно и невероятно громко, так, как он никогда не кричал под круциатусом Лорда.
Хочется выгнуться, а еще больше свернуться калачиком, защищаясь. Уйти от рикосновения этого страшного, такого болезненного запаха.
А получается позволить себе только открыть глаза, как много раз до этого, встречая боль смотря на того, кто эту боль причиняет. Кажется, он теперь понимает, почему его ненавидили Мародеры...
До боли, до ужаса, до каждой трещины и изгиба лепнины, знакомая комната, сейчас освещенная только огнем камина. Широкая, огромная кровать, на которой вполне можно заблудиться или по какой-нибудь из многочисленных подушек найти скелет так и не добравшегося до ее конца какого-нибудь далкого предка малфоя. Из привычной картиный выбивается только массивное кресло стоящее рядом с кроватью, с той стороны, на которой лежит Снейп и статный, невероятно красивый, кажущийся немного зловещим в этом переплетении света и теней, мужчина, который восседает в простом, пусть и старином кресле, как будто это трон.
И зельевар впервые за очень долгое время просто молчит и смотрит, на своего мужа, любовника, партнера, любимого и не знает что сказать. Потому что не понимает, что здесь делает Малфой, когда Северус своими намеками, не договорками, молчанием, оскорблял и выстраивал между ними стену, показывая, что прошлое должно быть прошлым и нет нужды бежать медленее.
И он не понимает, почему Люциус распорядился поместить его сюда, нет-нет, мужчина не мог принести его сам, нет-нет. Даже не смотря на то, что тело помнит, а запах подтверждает, да-да...
-Не стоит... - Очень тихо, почти неслышно проговорить, смотря на аристократа в непонятно каком поколении.
-Почему? - Так же тихо роняет Люциус.
-Потому что ты все-таки обогнал меня, уйдя от того, что тебя тяготит намного дальше, оставив только ненужный груз, в виде привычки.
-А если, все-таки, не только привычка? - Блондин не шевелится, даже губы, кажется, не двигаются, впрочем, как и у Северуса.
-Если бы была не она, то твой запах не мешался бы с чужими так часто и так по долгу, - зельевар слабо улыбается, его нюх всегда был слишком тонок, - и тепло бы не правратилось бы в суррогат.
Малчание, почти-умиротвореное, почти-не горькое, почти-не болезненное, Северус закрывает глаза, почему так больно, если он же все для себя решил и все понял, давным-давно? Когда же это глупое сердце перестанет так сжиматься, оно же просто мышца, всего-то орган перегоняющий кровь, но, Мерлин, почему же так больно?
Шорох, едва слышный, едва заметный, такой горький в этой тишине. Такой громкий, в этом затянувшемся молчании.
Такие горячии, как будто горящие в лихорадке губы, такое странное, почти острое удивление.
-Ты дурак, Северус. - Мягкий голос, заставляющий дрожать, тянуться к его обладателю. Снейп упирается ладонями в плечи Люциуса, сжимает пальцы... что? - Ты такой идиот.
Лихорадочный, жадный поцелуй, как жадные глотки живительной влаги, после путешествия по пустыне. только вот они не остужают, а, наоборот, распаляют, заставляют кровь кипеть.
и такие поцелуи, вернее и прозрачнее тысяч признаний, заверений и миллиардов слов.
- Это ты идиот, Люциус. - Не веряще, почти благоговейно смотреть и шептать, скользя по этому телу руками, занова изучая чуткими пальцами каждую черту, каждое ощущение, чужой, но такой своей, кожи. Заново привыкать к яростной жажде, к почти-боли, и невероятному счастью, заново вспоминать ощущение заполненности и слушать звук не-своего голоса, глубокий, страстный.. честный.
дышать, двигаться, чувствовать. Жить, оживать, разгораться, впитывать тепло.
Чтобы бежать очень-очень быстро, лучше всего бежать не одному, иначе бег может превратиться в бессмысленное и бесполезное топтание на месте от себя и очевидного.
Кричать от боли, стонать от удовольствия, принимать в себя, и дарить себя, отдавая так, что кажется и не остается у тебя самого себя...
Чтобы держатся за руки, достаточно чтобы держался кто-то один, но крепко, так, что бы в один прекрасный день, Маленький принц вдруг не обнаружил себя на своей холодной планете одиноким Маленьким принцем. Когда хочется согреться теплом чужой души, а вокруг только красивые, бездушные розы.
Пить, принимать, брать, причинять удовольствие, делать боль. Не правильно и единственно возможно.
Можно убегать бесконечно быстро, оставаясь на месте, в той самой важной и главной точке в своем Мире, как это делает вся Вселенная... и ничего, не выползает из своей золотой клетке, даже получает удовольствие... кажется?
Бета: ворд
Название: Скорость убегания
Рейтинг: ну, наверное все-таки PG-15
Жанр: джен, слэш, немного ангста, и ХЭ.
Фендом: ГП
Пейринг: ЛМ/СС
Размер:миди
Статус: закончен
Размещение: только с моего разрешения,
Дисклаймер: взяла поиграться, наиграюсь - верну.
Предупреждения:укур и колосящая идея, маньячно блестящие глаза аффтора и вообщем желание по-ангстовать.
Малышкин мой, возвращайся скорее, а то че-то меня совсем тянет на что-то неоптребное.
Сына, не смей больше пропадать вот так, нежная психика папы может не выдержать и Сева-таки скончается, где-нибудь в подворотне.. или вообще с потти свяжется... оно тебе надо?
Приквел 1
Приквел 2
Читать
**0**
-Ах, мистер Джордан, позвольте же узнать, что заставило вас на столько страстно пытаться признаться в любви мисс Солвейг, что вы умудрились подраться с несколькими гриффиндорцами и получить отработку у профессора Макгонагалл? - Бархатно и очень, очень, ядовито поинтересовался Снейп глядя на смущенно мнущегося старшекурсника Слизерина.
Впору было пускать скупую слезу и начинать патетично хвататься за сердце, - де в мое время, слизерин оставался Слизерином всегда! Даже я! Я! Который всегда оказывался в центре внимания некоторых гриффиндорцев умудрялся не попрать честь слизерина, глупыми признаниями и совершенно идиотскими ситуациями, когда страдал факультет!
Все-таки, слизеринцы, это не гриффы, которые лезли вперед, на амбразуру, рвя на груди все, от школьной формы и до редких волосенок на юношеской груди. И подставляя свой факультет так, что просто ужасно! Но, с другой стороны, гриффиндорцев-то и любили потому что они были индивидуалистами и эгоцентричными вспыльчивыми существами, которые довольно легко шли за ниточками кукловода и рефлекторно реагировали на такие пафосные слова, как "честь", "добро", "правильно" и "не правильно", "зло", да и еще с десяток - другой подобных им.
Слизеринцы, оставаясь верными себе, всегда были вместе, потому что только симбиотическое сосуществование высокоорганизованного коллектива могло помочь нормально жить в условиях, на которых жил Слизерин во все времена.
Но вот сейчас, сейчас перед ним стоял провинившийся слизеринец и вел себя так, как будто Блэк перед своим деканом. Мерлин, до чего же опустился факультет Великого?
-Мистер Джордан, я вам настоятельно советую, пользоваться тем, что вас природа наделила по назначению, а не исключительно при оценки движущегося объекта на предмет возможного выражения симпатии. - Несчастный парень смущенно покраснел под тяжелым и не проницаемым взглядом черных глаз своего декана.
Интересно, а до паренька дойдет, что Снейп его ругает не за то, что полез к девушке и влез в драку с грифами, а за совсем-совсем другое?
Если верить наличию отсутствия мыслительного процесса на лице - если и дойдет, то ой как не скоро, хотя, может быть староста объяснит на пальцах? В этом году старосты на удивление разумны и понятливы, прямо сердце не нарадуется.
-Можете идти. - Величественным кивком отпустил несчастного Северус и подождав пока парень испарится из комнаты, устало вздохнул покачав головой.
**1**
Наверное сейчас он уже жалел о том, что пошел работать именно в Хогвартс и именно преподавателем зелий, потому что зельевары традиционно становились деканами факультета Слизерин. А то, кто еще мог быть ближе к змеям, как не странные существа, которые предпочитали всем остальным наукам зельеваренье?
Впрочем, на крайний случай можно было и ЗОТИ увлекаться, но, что характерно, Северус изначально просил себе именно место преподавателя Защиты, потому что зелья, конечно и разумеется, это хорошо, но и Защита тоже нечто совершенно невероятное. Интересное.
В принципе, то что он вопреки всему все-таки пошел работать именно под крылышко Самого Светлого Мага всех времен и народов (Мерлин нервно мнется в сторонке, хотя бы потому, что в его времена темная и светаля магия зависили от насителя, как тот применял свою силу, а не от названия и рамок, которые установили для себя ограниченые люди вообще и достаточно зашоренные магглорожденые в частности. Времена гонений и инквизиции хорошо сказались на магах.), так вот, то что он пришел работать к Дамблдору сейчас казалось дурацким капризом и желанием позлить Люциуса.
Малфой слишком сильно старался удержать его в золотой, даже бриллиантовой, клетке. Потому что мы редко ценим то, что достается нам легко и просто, мы невероятно редко ценим то, что становится нашей обыденностью, счастье и любовь, даже страсть, со временем приедаются и становятся тленными, серыми и сухими, и больше напоминают перекус, зажеванный на ходу сендвич запитый пресной водой.
Благополучие и уютность клетки маленького мирка, со временем либо костенеет, застывая шорами на глазах и повисая на плечах и ногах невероятным грузом, который давит, либо же заставляют искать лекарство на стороне, в тщетной попытке гоняясь за тем, что было когда-то, там, в совершенно другой жизни.
Наверное где-то, подспудно, Северус этого боялся всегда, прекрасно помня отнашения своих родителей и видя отнашение друк к другу родителей Люциуса, с одной стороны были скандалы, в попытке вернуть, обратить внимание, хоть как-то доказать себе, что даже страсть может быть разной, с другой, вежливо-холодные отнашения данишних сожителей, которых когда-то, что-то связывало, но это когда-то прошло, растаяло, словно наваждение, а необходимость жить вместе осталась. Вот они и вырабатали негласный протокол поведения при почти-случайных встречах.
Это пугало, к тому же, осознание собственных минусов и понимание того, что страсть и любовь, не всегда смогут сглаживать эти минусы в глазах Малфоя, заставляло продумывать и выстраивать маленькие крепости, которые, если что, могли бы...
Глупо было принимать, робко дарить и не смело дарить что-то на людях, и глупо было позволять себя запирать в клетке, опутывая сотнями нитей, из которых и состаят все эти отнашения, мира к тебе, тебя к миру, тебя и людей окружающих тебя.
Все это было бесконечно глупо и наивно.
Точно так же, как и Люциус, он не умел иначе, не научили, вот и привязывал к себе его, закрывал от всего. Все это было закономерно, понятно и чуть-чуть обидно. Именно поэтому, когда Северус в один прекрасный день открыл глаза и резко, окончательно повзраслел, выходить на новый виток отнашений было больно.
Не в физическом смысле, не было глупостей, в виде попыток перестроить другого под себя, или исправить себя кардинальным сособом, нет конечно. Все было проще и прозаичнее, приходилось ломать стенки клетки, чтобы получить дверь, которая давно была заперта на замок и вообще как-то почти исчезла, было больно причинять боль родному, близкому человеку, который был одной из половинок смысла этой жизни. Было больно осознавать свои ошибки и с ужасом понимать, - а ведь ничего не пережито, ничего не ушло туда, в прошлое, все есть, все здесь, с тобой, в тебе.
Было страшно, до дрожи, до ужаса, ехать туда, на могилу своего собственного детства, чтобы положить снежно-белые лилии, торжественные и немного печальные, пахнущие несбывшимся и разговаривать с пустотой, прося прощения и сдирая шкуру прошлого со своих плечь, рук, глаз.
Было страшно идти к тому, кто столько раз, до этого, бил тебя в спину, был тебя по лицу, приказывая, пусть мысленно, но так громко, чтобы ты держал спину и не закрывал глаз, идти и что-то просить, что-то говорить, что-то доказывать.
Было сложно, смотреть в глаза родного, близкого человека, растворяться в них и быть чуть-чуть новым, чуть-чуть чужим этому человеку, и испытывать боль от этого, от своей гордости, которая больше присуща подростку, эгоистичному и жестокому, от своих грехов, темных и не красивых, от своих слов, и поступков, слишком изменившихся за столь короткое время.
Иногда, вот как сейчас, сидя в глухом одиночестве Снейп был готов выть и рыдать, писать пространные и глупые письма, умоляя, выворачивать душу, чтобы вернуть то что было, чтобы не упустить то, что все еще есть, что все еще их связывает...
Чтобы видиться чуть чаще, чем просто мимолетно, чтобы не отводить глаза, при мимолетных встречах, ощущая вину и раня еще больше, не произнесеными признаниями, усугубляющейся виной.
Бросить в камин горсть дымолетного порошка и четко назвать адрес, привычный и почему-то кажущийся холодным и тяжелым, как гранитная плита в изголовии могилы. Привычно пройти по знакомым до боли коридорам, войти в самую защищенную комнату дома и остановится рядом с детской кроваткой, присесть на край, не слишком-то беспокоясь, что садится в повседневной, рабочей, одежде на чистую, растеляную кровать. просто сидеть, иногда осторожно и невесомо прикосаясь к тому постоянному и еще не погубленному растку света, что остается, все еще, в его душе и жизни. единственное, что осталось действительно не изменно. И радость от редких встреч с сыном, и тепло, и ощущение того, что ты любишь и тебя любят, и нежность и... и много чего еще, в чем Северус никогда и никому не признается.
-Папочка? - Тихий, сонный голосок, заспаная мордашка, огромные глазищи, и нежное тельца, прижимающееся, обнимающее, дающее надежду...
-Драко. - Тихо-тихо, обнимать, делиться теплом и разделять радость, любовь, свет. Разделять, отогреваясь в свете, которое дает тепло сына. Усыплять ребенка рассказами, как делал это не раз, шепча спящему ребенку не нужные тому тайны и секреты большой и такой страшной взрослой жизни.
**2**
Впервые за очень-очень долгий срок ощутить чужое присутствие в детской, кажется, они были вместе в этой комнате целую жизнь обратно. Ощущать присутствие, которое отдается болью во всем теле, особенно остро - где-то в районе сердца, и старательно не обращать внимание, старателньо делать вид, что ничего не замечаешь. На столько старательно, что когда оборачиваешься, вздрагиваешь от неожиданности, столкнувшись с темным и таким холодным серебром глаз.
"Я тебя ждал" ледяная вьюга и надменное спокойствие.
"Зачем?" чернильная, совершенная темнота бездны, затягивающая, но не дающая коснутся дна.
"Нам нужно поговорить" приказ, констатация факта, и скрытая угроза, взметнувшая льдистое покрывало примерзшего снега с ртутно-ядовитого холода клинка.
Едва заметный наклон головы, как промежуточная точка в этом молчаливом разговоре, изящный, подчеркнуто-небрежный жест рукой, Малфой терпеливо ждет, когда Снейп встанет, укроет сына одеялом, и пройдет к выходу. И только когда зельевар пройдет мимо и направится в Малую Библиотеку поместья, мужчина позволит себе двинуться следом за партнером.
Малая библиотека была самой любимой комнатой в поместье, здесь Снейп чувствовал себя наиболее защищеным. Не большое помещение, комната, с темной, старой мебелью, книгами, и уютными креслами, небольшими диванчиками и старым камином. Старая комната, доступная лишь хозяевам дома, не большая, действительно не большая - три стеложа с книгами, от пола до потолка, тежелые шторы, защищающие книги от солнечного света, два кресла, два двухместных диванчика, потертая шкура н полу и камин. естественно низкий столик. И клетчатый колючий плед на одном из кресел, в том, которое Снейп любил больше всего.
Сейчас Северус не садится в свое кресло, он подходит к окну, приоткрывая штору и смотря в сад, поздне-осенний, немного вялый и сонный, укрытый грозовым небом.
-Я рад, что ты перестал бегать. - Холодный надменный голос, с едва заметными грозовыми раскатами, где-то совсем в глубине. Хочется выгнуться и откинуть голову назад, жадно окунаясь в эти звуки. Как давно...
-Я уже давно перестал, Люциус. - Его голос, напротив, глубок и мягок, почти горячь, хотя, скорее, прянен. Снейпу нет нужды скрываться за ледяной броней, его броня намного изощренее и жестче, что может быть сильнее, собственных страхов и комплексов, приправленых Знанием?
-Неужели ты так долго ждал нашего разговора, что эльфы никак не могли сказать мне, что ты дома? - Снейп про себя улыбается, как много в этих оговорках...
-Нет. - Северус покачал головой, смотря в грозную темноту неба. - Я просто ждал.
-Чего же? Что я приползу к тебе? - Люциус понижает голос, он злится, действительно злится.
-Нет, вовсе нет. - Снова отрицание, как давно они разошлись в своем представлении друг о друге? - Я просто ждал, когда ты будешь готов.
-О, к чему же? - Ядовито выплевывает слова аристократ. - К тому, что ты придешь и будешь изображать из себя дрянную компию своего доброго господина?
-Люциус, я слишком уважаю себя, чтобы изображать моего господина, и достаточно уважаю тебя, чтобы изображать из себя невесть что. - Надменно изгибает бровь Снейп, пряча улыбку и яд в голосе, не утруждая себя проявлением эмоций на лице. - Я ждал, когда ты достаточно прочно ухватишь этот мир, для того чтобы не оскорблять себя чужими дешевыми запахами, на твоей одежде и иметь возможность говорить со мной цивилизованно. - Бархат и тепло, пряная горечь на языке и вьюга из снега и бликов на клинке в глазах самого родного мужчины.
-Как я вижу, светлое настоящее отразилось на тебе в весьма интересную сторону. - Ядовито кидает Малфой. Снейп прикрывает глаза, то ли в знак одобрения, то ли просто принимая мнение Люциуса. Боль, анализ слов и интонаций, и боль, вместе с одиночеством придет позже, когда снейп отгородится от всего и вся в своей спальне в подземельях Хогвартса. - Предлагаю перейти к более интересным темам, у меня назначена деловая встреча через несколько часов. - Северус лишь кивает на это, внешне никак не реагируя на вполне прозрачный намек. только идиот может не понять, что за встреча может быть назначена почти что ночью. Губы малфоя едва заметно вздрагивают, как будто мужчина хочет что-то сказать и в последний оммент одергивает себя. - Как ты понимаешь, я не могу тебе дать развода.
Зельевар склоняет голову набок и всем своим видом выражает безмолвный интерес и желание выслушать собеседника.
-Точно так же, как я не могу тебе позволить и дальше игнорировать твои обязанности перед обществом, как моего партнера и супруга. - Молчаливый и довольно язвительный вопрос, который продемонстрирован просто движением брови. - И те обязательства, которые ты взял на себя, становясь моим партнером, лично передо мной.
-Я помню магический контракт брачного договора. - Снейп отворачивается от Люциуса и снова смотрит на небо, кажется цвет стал еще более зловещим. Почти черным. - К сожалению моя память не может отыскать в своих кладовых те обязательства, которые я не выполнил лично перед тобой. - Все та же пряная горечь на языке и небе, кажется это что-то из области корицы и имбиря, когда их слишком много. - О всем остальном, ты можешь не беспокоится, мои действия, связи и увлечения, никак не отразятся на репутации фамилии и нашего сына... в худшую сторону. - Снейп переводит взгляд на сад, кажется темнота и на него действует угнетающе... зачем он пытается вывести Малфоя из себя?
-Связи и увлечения? - Даже у Темного Лорда не получалось такого леденящего душу шипения, да и так впечатывать спину в пол умеет только разьяренный Люциус. Так, что ноет плече, спина, ребра и затылок, так, что дышать невозможно, из-за магии, которая пытается вырваться из-под контроля старшего мага.
Жесткие пальцы, грубые, страшное в своей дикой, необузданной ярости лицо, и невероятно красивые и такие болезненно-жуткие глаза, в которых мало что осталось от сдержанного и умеющего себя держать в руках аристократа.
Северус еда заметно улыбается, ему даже почти не страшно, только жутко и где-то в груди теплется странная иррациональная надежда.
-Сссколько бы ты не убегал, Сссеверуссс, ты обязсссан зсснать только одно - ты. принадлижишшшь. мне. - Шипение. Боль. И кажется нечем дышать. Незачем дышать. Не-за-чем.
**3**
...Сознание возвращается неохотно и болезненно, слабо, и почти на негнущихся конечностях. Возвращались и ощущения, возвращалось и восприятие мира, и пришла память. Надменно-величественно кривя губы и оглядывая своего носителя холодными глаами, такая знакомая ухмылка, такие знакомые глаза.
Хотелось взвыть, хотелось задохнуться и остановить возвращающуюся действительность, хотелось заплакать, так, как могут плакать только дети, отчаяно, на взрыд. Хотелось забыть, совершенно забыть, что он так старательно и небрежно плел Малфою. Свою надменность и спокойствие, свой холод и силу, свои лживые слова, хотелось проклясть свою гордость и любовь, которая кричала, требовала, приказывала, быть и оставаться жертвенным... как он эгоистичен. Как ему хотелось стать действительно эгоистичным слизеринским ублюдком, и не пытаться доказать Малфою, что тот вполне свободен и может вылететь из своей клетки совершенно спокойно и не оглядываясь назад, главное, чтобы Драко не испытывал боли, а там... Снейп вполне может себе позволить помариноваться в своем одиночестве и боли.
Потому что другие ему не нужны, потому что другие не могут его согреть, потому что другие губы и другие тела, вызывают легкую брезгливость и желание содрать с себя весь тот липкий, гадостный слой, который налип во время и сразу после...
Ему никто не нужен. Кроме Него. Но, в принципе, он понимает, что не соответствует ни стандартам, ни идеалам, а то что казалось верным и единственно-правильным в семнадцать и восемнадцать, даже в двадцать, ребенку, засунутому во взрослое тело, взрослому не кажется таким уж незыблимым. Хотя бы потому, что взрослая жизнь она такая, слишком жестокая и не терпит юнешеского максимализма с розовыми очками на носу.
Какая разница, что Снейпу не нужны другие любовники и партнеры, да и совсем никакого значения, что он задыхается и умирает без того тепла, к которому его, оказывается, приучили, при-ру-чи-ли. Никакой разницы. Никому не интересно. Незачем держать. Нет нужды цеплаться за то, что уже прошло. потому что расстояние от одной до другой точки в этой жизни зависит только от скорости убегания. И если бежать очень-очень быстро, может быть, действительно, получится остаться там, где все еще есть тепло рук, нежность прикосновений и то теплое, что действительно заставляло верить... просто верить.
Впрочем, если бежать совсем-совсем быстро, то, вполне возможно, он, когда-нибудь, сможет убежать от всего этого, от того, что осталось в прошлом для другого и что все еще держит его.
Все зависит только от скорости убегания. И Люциус, как обычно, оказался быстрей него, Северуса.
**4**
...Кедр, лайм и перечная мята, запах, который преследует его в этой агонии, напоминает запах с того платка, который лежит под чарами в небольшой коробке в камоде, в холодным и древних подземельях Хогвартса. Только здесь этот запах сильнее, он пробирается в самые далекие закоулки сознания и требует к себе пристального внимания.
Этот запах, такой странный, такой не обычный, сейчас касается прохладными пальцами виска, скулы, губ, перебирает волосы и заставляет болезненно сжиматься все внутри, задыхаться от этой боли, едва ли не кричать, беззвучно и невероятно громко, так, как он никогда не кричал под круциатусом Лорда.
Хочется выгнуться, а еще больше свернуться калачиком, защищаясь. Уйти от рикосновения этого страшного, такого болезненного запаха.
А получается позволить себе только открыть глаза, как много раз до этого, встречая боль смотря на того, кто эту боль причиняет. Кажется, он теперь понимает, почему его ненавидили Мародеры...
До боли, до ужаса, до каждой трещины и изгиба лепнины, знакомая комната, сейчас освещенная только огнем камина. Широкая, огромная кровать, на которой вполне можно заблудиться или по какой-нибудь из многочисленных подушек найти скелет так и не добравшегося до ее конца какого-нибудь далкого предка малфоя. Из привычной картиный выбивается только массивное кресло стоящее рядом с кроватью, с той стороны, на которой лежит Снейп и статный, невероятно красивый, кажущийся немного зловещим в этом переплетении света и теней, мужчина, который восседает в простом, пусть и старином кресле, как будто это трон.
И зельевар впервые за очень долгое время просто молчит и смотрит, на своего мужа, любовника, партнера, любимого и не знает что сказать. Потому что не понимает, что здесь делает Малфой, когда Северус своими намеками, не договорками, молчанием, оскорблял и выстраивал между ними стену, показывая, что прошлое должно быть прошлым и нет нужды бежать медленее.
И он не понимает, почему Люциус распорядился поместить его сюда, нет-нет, мужчина не мог принести его сам, нет-нет. Даже не смотря на то, что тело помнит, а запах подтверждает, да-да...
-Не стоит... - Очень тихо, почти неслышно проговорить, смотря на аристократа в непонятно каком поколении.
-Почему? - Так же тихо роняет Люциус.
-Потому что ты все-таки обогнал меня, уйдя от того, что тебя тяготит намного дальше, оставив только ненужный груз, в виде привычки.
-А если, все-таки, не только привычка? - Блондин не шевелится, даже губы, кажется, не двигаются, впрочем, как и у Северуса.
-Если бы была не она, то твой запах не мешался бы с чужими так часто и так по долгу, - зельевар слабо улыбается, его нюх всегда был слишком тонок, - и тепло бы не правратилось бы в суррогат.
Малчание, почти-умиротвореное, почти-не горькое, почти-не болезненное, Северус закрывает глаза, почему так больно, если он же все для себя решил и все понял, давным-давно? Когда же это глупое сердце перестанет так сжиматься, оно же просто мышца, всего-то орган перегоняющий кровь, но, Мерлин, почему же так больно?
Шорох, едва слышный, едва заметный, такой горький в этой тишине. Такой громкий, в этом затянувшемся молчании.
Такие горячии, как будто горящие в лихорадке губы, такое странное, почти острое удивление.
-Ты дурак, Северус. - Мягкий голос, заставляющий дрожать, тянуться к его обладателю. Снейп упирается ладонями в плечи Люциуса, сжимает пальцы... что? - Ты такой идиот.
Лихорадочный, жадный поцелуй, как жадные глотки живительной влаги, после путешествия по пустыне. только вот они не остужают, а, наоборот, распаляют, заставляют кровь кипеть.
и такие поцелуи, вернее и прозрачнее тысяч признаний, заверений и миллиардов слов.
- Это ты идиот, Люциус. - Не веряще, почти благоговейно смотреть и шептать, скользя по этому телу руками, занова изучая чуткими пальцами каждую черту, каждое ощущение, чужой, но такой своей, кожи. Заново привыкать к яростной жажде, к почти-боли, и невероятному счастью, заново вспоминать ощущение заполненности и слушать звук не-своего голоса, глубокий, страстный.. честный.
дышать, двигаться, чувствовать. Жить, оживать, разгораться, впитывать тепло.
Чтобы бежать очень-очень быстро, лучше всего бежать не одному, иначе бег может превратиться в бессмысленное и бесполезное топтание на месте от себя и очевидного.
Кричать от боли, стонать от удовольствия, принимать в себя, и дарить себя, отдавая так, что кажется и не остается у тебя самого себя...
Чтобы держатся за руки, достаточно чтобы держался кто-то один, но крепко, так, что бы в один прекрасный день, Маленький принц вдруг не обнаружил себя на своей холодной планете одиноким Маленьким принцем. Когда хочется согреться теплом чужой души, а вокруг только красивые, бездушные розы.
Пить, принимать, брать, причинять удовольствие, делать боль. Не правильно и единственно возможно.
Можно убегать бесконечно быстро, оставаясь на месте, в той самой важной и главной точке в своем Мире, как это делает вся Вселенная... и ничего, не выползает из своей золотой клетке, даже получает удовольствие... кажется?
@темы: (По)пытки фикрайтера, Творчество
-
-
25.09.2010 в 21:56я фанат этой истории, как обычно - выше всяких похвал)